Японская демонология. Cнежная женщина - Юки-онна (Yuki-Onna)

Легенду о Юки-онне я считаю одной из самых красивых в японской мифологии. Юки-онна в переводе означает снежная женщина.
В одной деревне в провинции Мусаси жили два дровосека: Мосаку и Минокичи. В то время Мосаку был уже старым человеком, а Минокичи, его подмастерье, был юношей восемнадцати лет от роду. Каждый день они вместе шли в лес, который находился примерно в полутора ри от их деревни. Как раз по середине пути протекала река - широкая и быстрая. Говорили, что в давние времена через нее был переброшен мост, но один особенно высокий паводок его снес, а все попытки построить новый не увенчались успехом. Когда весной вода поднималась, ничто не могло устоять перед ее бурным напором. Люди отказались от тщетных усилий и на месте старого моста устроили обыкновенную лодочную переправу.

Однажды очень холодным зимним вечером Мосаку и Минокичи, будучи на пути домой, были застигнуты сильной снежной бурей. С трудом они все же добрались до переправы, но тут обнаружили, что лодочник куда - то ушел, оставив лодку на другой стороне реки. Перебраться через нее вплавь нечего было и думать, поэтому дровосеки нашли себе убежище от непогоды в шалаше перевозчика, считая себя счастливыми уже потому, что вообще смогли найти хоть какое то укрытие. В шалаше не было не только жаровни, но даже просто места, где развести огонь.

Внутри на полу с трудом помещались всего две циновки. Окна не было, и свет проникал через наполовину оторванную дверь. Крестьяне, как смогли, привязали ее, закрыв вход, и легли отдыхать, накрывшись своими соломенными плащами. Поначалу холод не слишком донимал их, и они подумали, что вьюга скоро кончится.
Старик заснул почти сразу, но Минокичи долго еще лежал бодрствуя, вслушиваясь в завывание ветра и нескончаемый шелест снега. Река шумела, а их шалаш качался и скрипел, как джонка в разыгравшемся море. Было похоже, что буря разошлась не на шутку. Воздух с каждой минутой становился все холоднее и холоднее. Он пробрался под плащ юноши, и тот начал дрожать. Но постепенно усталость взяла свое, и он тоже уснул.
Пробуждение было внезапным и неприятным. Снег хлестал в лицо молодого человека. Дверь шалаша была сорвана, и вдруг в снежных отблесках Минокичи увидел рядом с собой женщину во всем белом. Она, склонясь над Мосаку, дула ему в лицо, при этом ее дыхание было похоже на блестящий белый туман. Затем она повернулась к Минокичи и наклонилась над ним. От страха он попытался закричать, но не смог издать ни звука. А белая женщина все склонялась над ним: ниже и ниже, пока ее лицо почти не коснулось его собственного. И хотя глаза неожиданной гостьи приводили в ужас, Минокичи заметил, как она красива и грациозна. Некоторое время женщина в упор смотрела на него, потом улыбнулась и прошептала:
- Я собиралась поступить с тобой так же, как с тем стариком. Но мне не побороть чувство жалости к тебе: уж больно ты молод. К тому же ты симпатичный парень, Минокичи, поэтому я не причиню тебе вреда… сейчас. Но если когда-нибудь ты скажешь кому угодно, хоть своей матери, о том, что ты видел этой ночью, я узнаю об этом, приду и убью тебя. Запомни, что я тебе сказала
С этими словами она отвернулась от него, выпрямилась и выскользнула в дверное отверстие. Тотчас юноша почувствовал, что снова может двигаться и владеть языком. Он закричал, вскочил и осмотрелся. Женщины в белом нигде не было видно. Лишь снег с силой врывался внутрь шалаша. Минокичи как мог снова привязал дверь негнущимися пальцами и подпер ее несколькими вязанками дров. Теперь ему стало казаться, что все увиденное было всего лишь сном, что он мог легко ошибиться, приняв блеск снега позади сорванной двери за фигуру прекрасной женщины, а саму дверь сломал сильный порыв ветра. Однако понять до конца, что это было: явь или сон, Минокичи не удавалось - слишком ярки были впечатления от странной встречи.
После этих раздумий он позвал Мосаку. Тот не ответил, и юноша испугался. В темноте он протянул руку в сторону товарища и дотронулся до его лица. Оно было холодным как лед.

К утру буря утихла, небо очистилось от туч, и на нем появился блеск зари. Вернулся лодочник и переплыл на другой берег. Зайдя в шалаш, он наткнулся на два тела: Минокичи лежал без чувств рядом с мертвым, окоченевшим Мосаку.

Юношу отнесли в деревню, где проворно оказали необходимую помощь. Вскоре он пришел в себя, но еще долго болел из-за того, что сильно простудился в ту ужасную ночь. Старого дровосека похоронили, и Минокичи очень горевал о его кончине. Но о женщине в белом им не было сказано ни слова.

Когда Минокичи поправился, он снова вернулся к своему занятию. Теперь уже один он ходил каждое утро в лес и затемно возвращался домой с вязанками дров. А на следующее утро его мать относила их на рынок и там продавала.
Прошел год. Наступила еще одна зима. Однажды вечером по пути домой Минокичи нагнал девушку, идущую по той же дороге. Юноша приветствовал ее, и она ответила голосом, радующим ухо, как пение весенней птицы. Девушка была высокая, стройная и очень хорошенькая. Минокичи пошел рядом с ней, и они разговорились. Он узнал, что ее зовут О-Юки, что недавно она потеряла обоих родителей и теперь идет в Эдо. Там живут ее единственные родственники. Они очень бедны, у себя оставить жить не смогут, но обещали помочь найти место служанки в каком-нибудь богатом доме. Слушая ее, молодой человек почувствовал, что очарован этой странной девушкой» а чем больше он на нее смотрел, тем красивей она ему казалась. Поборов неловкость, он спросил, не обручена ли она с кем-нибудь. О-Юки засмеялась в ответ и сказала, что нет, она полностью свободна.

Затем в свою очередь поинтересовалась, не женат ли Минокичи и не собирается ли жениться. Он отвечал, что тоже нет и этот вопрос даже не обсуждался с матерью, потому что он еще очень молод. Так они шли и молчали довольно долго, но, как гласит поговорка: «Когда есть желание, но нет слов, глаза могут сказать так же много, как и губы». Подойдя к деревне, Минокичи, чувствуя, что не хочет расставаться с девушкой, пригласил ее отдохнуть немного в их доме. После недолгого застенчивого колебания О-Юки согласилась и пошла с ним. Мать юноши приветливо ее приняла и приготовила для всех теплую еду. Девушка вела себя так скромно и говорила со старой женщиной так ласково и обходительно, что мать Минокичи вскоре почувствовала к ней любовь и привязанность. Она даже уговорила О-Юки отложить путешествие в Эдо и погостить у них несколько дней. В результате всего этого, как вы сами, наверное, догадались, девушка так никогда и не попала в Эдо. Она осталась в доме Минокичи в качестве его жены.
О-Юки оказалась хорошей молодой хозяйкой и почтительной невесткой. И когда через пять лет к матери Минокичи пришла смерть, ее последними словами были слова благодарности к жене сына. Шли годы, и семья дровосека стала большой: О-Юки родила Минокичи десять детей - пять мальчиков и пять девочек. Как и у их матери, у них была очень светлая кожа, а своей красотой они вызывали зависть всех соседей. Надо сказать, что вообще жители деревни считали О-Юки человеком странным и удивительным, по своей природе отличным от всех остальных. Большинство крестьянских женщин старели очень рано, но она, даже несмотря на то, что стала матерью десятерых, выглядела такой же молодой и свежей, как в тот день, когда она впервые вошла в эту деревню. И все соглашались, что Минокичи сказочно повезло в жизни.
Однажды вечером, после того как дети были отправлены спать, О-Юки села за свое шитье. Муж долго смотрел на нее при свете бумажной лампы и наконец произнес:

Глядя на тебя, вот так склонившуюся над работой, с лицом, едва различимым в этих слабых бликах, я вспоминаю один странный случай, который произошел со мной, когда мне было восемнадцать лет. Тогда я увидел существо, столь же прекрасное, как ты сейчас. В самом деле оно было очень похоже на тебя.

Не поднимая глаз от шитья, О-Юки попросила:

Расскажи мне об этом. Что ты видел?

И Минокичи рассказал ей о той давней ужасной ночи в шалаше перевозчика: о Белой Женщине, которая наклонялась над ним, улыбаясь и шепча, о тихой смерти бедного старого Мосаку... Помолчав немного, он продолжал:

Во сне или наяву, но лишь единственный раз в жизни я видел женщину такую же красивую, как ты, моя жена. Конечно, тогда это было не человеческое создание, и я ее очень боялся. Очень! Ведь она была вся такая белая! До сих пор я не знаю, приснилось ли мне все это или действительно то была Снежная Женщина.
Раздался пронзительный женский крик. О-Юки отшвырнула шитье, вскочила и наклонилась над сидящим Минокичи:

То была я! Я! Я! - кричала она, - Это была О-Юки! И я предупреждала, что ты умрешь, если когда-нибудь скажешь хоть одно слово об этом!.. Но ради детей, спящих там, я не убью тебя. Так что теперь смотри за ними, очень хорошо смотри и заботься о них. И если у них появится причина быть тобой недовольными, я уничтожу тебя, как и было обещано!

Ее голос становился все выше и тоньше, превращаясь в стон и завывание зимнего ветра, а сама Юки Онна начала исчезать, становясь блестящим белым туманом. Он витками поднялся к деревянным брусьям, что поддерживали крышу, и вылетел через отверстие для дыма.

Больше ее никто не видел.

• Большие иллюстрации
• Маленькие иллюстрации
• Без иллюстраций

Она закрывает глаза и обнаруживает себя посреди занесённого снегом ночного сада, настолько хрестоматийно-японского, словно в одну из гравюр Хокусая вдохнули жизнь. Голые ветви кустарников так резко очерчены в лунном свете, что кажется, будто бы на них не высохла тушь. Где-то вдали темнеет силуэт внешней стены, а перед ней, погруженный в медитативную зимнюю тишину, дремлет столь же традиционный дом под высокой двускатной крышей.

Вокруг бесшумно падает снег, и она, не отдавая себе отчета, стремится вперёд, к единственному живому источнику света - закрепленному под крышей веранды бумажному фонарю. Словно завороженная, она пробирается через сугробы, по инерции обхватив плечи руками, вот только босые ноги не ощущают холода и не оставляют следов на снегу.

Оказавшись у фонаря, она хочет коснуться его, но рука проходит сквозь рисовую бумагу, и огонек внутри с шипением гаснет.

Подчиняясь логике сна, она бредёт по залитой лунным светом веранде, не удивляясь, что не чувствует под ногами холодного гладкого дерева - она не ощущает практически ничего, однако всё равно почему-то дрожит.

Впереди, за раздвижной деревянной перегородкой, тускло мерцает свет и, если прислушаться, можно уловить звуки потрескивания углей и шелест ткани. Наверное, она могла бы пройти насквозь, но отчего-то медлит. Она сама не понимает, как и когда оказывается внутри: в комнате царит полумрак и единственный её обитатель погружён в чтение. Он замирает, потревоженный холодом, который она принесла с собой, и медленно поднимает голову. Мгновение он смотрит будто бы сквозь неё, а затем его усталое немолодое лицо искажается в первобытном глубоком страхе.

Он бросается на неё раньше, чем она успевает его внимательно рассмотреть. И даже раньше, чем успевает понять, что происходит, сталь с коротким свистом стремительно проходит сквозь её тело и застревает в полу. Она пугается едва ли не больше чем он - никогда в жизни её не пытались убить во сне и никогда её сны не были столь реальны.

Ему удаётся выдернуть меч и страх на его лице сменяется чем-то решительным и жестоким - он наносит еще три удара, прежде чем она оказывается на полу, отползая к жаровне. Старик замирает, кажется, осознав тщетность своих попыток, и она в ужасе ждёт, что он закричит, и сюда сбежится весь дом.

Он не кричит - он говорит что-то сквозь зубы угрожающе низким голосом, сбиваясь на хрипотцу, но увы, её активный словарный запас ограничен дюжиной туристических фраз и тем, что удалось почерпнуть из исторических фильмов - всё, что положено образованному человеку, подхваченному модной волной. Продолжая медленно пятиться, она задевает спиной приземистый деревянный столик и что-то с него опрокидывает.

Снежно-белые камни рассыпаются по полу как разбившаяся о берег волна и перемешиваются с галькой угольно-черных.

Прежде чем опуститься, она, преодолевая неловкость, вежливо кланяется, заслужив одобрительную ухмылку. Они начинают игру, и теперь света достаточно, чтобы она могла его рассмотреть.

Его скуластое и худое лицо кажется ей удивительно живым и интересным, отчасти даже красивым, но не экзотичной притягательной красотой популярных азиатских актёров - скорее даже наоборот. Старость уже оставила на нём свой отпечаток, покрыв одряблевшую кожу сетью морщин, но, пожалуй, лишь подчеркнула характер, углубив ироничную складку у губ. Его борода и усы аккуратно подстрижены, а всё ещё темные волосы собраны на затылке в хвост, и лишь на висках выбивается несколько седых прядей. Чуть слезящиеся глаза смотрят из-под широких бровей оценивающее и осторожно, однако в их глубине проглядывает тщательно скрытая за вежливостью насмешка. Он сидит, скрестив ноги перед собой, и во всей его позе присутствуют какая-то располагающая уверенность.

В свою очередь, она замечает, как он разглядывает её в ответ. Она не знает, доводилось ли ему уже встречать южных варваров, но ей представляется, что она выглядит достаточно специфично, чтобы казаться в его глазах существом из легенд, как тэнгу с горы Курама , или прикинувшаяся человеком лиса. Ей любопытно, находит ли старик её облик уродливым или же интересным, однако ему хватает вежливости этого не показывать, а может быть, ему действительно всё равно. Впрочем, её устраивает и то, что они уже не страшатся друг друга, а его меч покоится на подставке из оленьих рогов.

Она зачарована тем, как он двигается - задумчиво прячет ладони в широких рукавах кимоно с летящими по серой ткани гусями, или, зажав двумя пальцами белый камень, уверенно делает ход. Она невольно копирует его жест - и только сейчас осознаёт, что на ней полосатый халат поверх тёплой пижамы, и ногти на ногах стоило бы постричь.

Они снова играют одну партию за другой до рассвета - и она в очередной раз разбита по всем фронтам, однако, кажется, смогла его удивить, заставив пожертвовать целую группу белых. Она растворяется в первых лучах с легким поклоном, и успевает заметить его ответный поклон.

Всю следующую неделю она увлеченно читает методическую литературу и ложится в носках.

На сей раз всё немного иначе - снег валит сплошной стеной, и ей приходится приложить усилия, чтобы добраться до дома. Она входит в комнату, согревая дыханием пальцы, и пытается избавиться от снежинок, которые и не думают таять, запутавшись в её распущенный волосах. Старик, видимо, уже давно ждёт, и теперь скрывает своё нетерпение, демонстративно поправляя складки серого кимоно. Почему-то она чувствует себя виноватой и застывает в поклоне, пока он не удостаивает её снисходительным и немного насмешливым: «О-хисасибури дэс, Юки-химе» , - а затем выставляет для неё на доске фору в четыре камня, и они начинают партию.

Она старается с умом применить все свои заготовки, но раз за разом её войска оказываются окружены и отрезаны, а крепости не выдерживают осад. Он больше не делает ей поблажек и играет так, как будто живёт этой чёрно-белой войной. Но не свирепым неудержимым напором, нет. Ему доставляет бесконечное удовольствие строить сложные комбинации, изучать своего противника и изощрённо провоцировать, подводя его к краху. В какой-то момент ей даже становится интересно, как много врагов пало жертвой его стратегем вне игры. Он тонко наращивает влияние в одной части поля и расставляет хитроумные ловушки в другой. Его камни оказываются внутри её построений, и это неизменно означает начало конца.

В очередной раз она может лишь отчаянно сопротивляться, и так же отчаянно испытывать злость, пока не замечает спасительного для себя хода. Она так сосредоточенно пытается просчитать его возможный ответ, что не сразу осознаёт, что опустила руку в чашу с камнями и зачерпнула целую пригоршню. Она ощущает их прохладу и гладкость, и, насладившись моментом, впервые сама делает ход. Гобан словно поёт, и она торжествует крохотную победу, отвоевав кусочек пространства, который уже нельзя потерять - он станет плацдармом, из которого, наконец, развернётся её наступление. Она зарабатывает благосклонный взгляд и несколько незнакомых слов, произнесённых одобрительным тоном.

Возможность осязать поверхность каждого камня и выставлять их самой наполняет её особой звенящей радостью. Она уже не пытается что-нибудь доказать своему требовательному противнику, и узор из белых и чёрных камней расцветает стремительней трещин на хрупком весеннем льду. Конечно же, она снова проигрывает.

Когда они собирают камни, она случайно касается его рукава, но её пальцы снова оказываются бесплотны. Что, ж, видимо, все дело в том, что в этом иллюзорном мире важно по-настоящему.

Следующие несколько дней она живёт словно бы по инерции - просыпается, ест, едва различая вкус, а затем выходит за дверь своей скромной квартирки и растворяется в мутном потоке дел. Ночной заснеженный сад заставляет её с облегчением замереть и долго наслаждаться чистым морозным воздухом, ощущая, как он наполняет её холодной подлунной жизнью.

Сегодня в его комнате куда теплей - жар исходит сразу от трёх жаровен, но это не доставляет ей дискомфорта, скорее, наоборот. Игра развивается плавно и удивительно гармонично, они никуда не спешат и просто наслаждаются партией. Пожалуй, они могли бы попытаться поговорить, но сама мысль объясняться жестами почему-то кажется ей в этой ситуации стыдной, а заученные слова вылетают из головы. Нарушив все правила этикета, они не назвали друг другу даже имён - она с трудом представляет, как ей стоит представиться, и молчаливо соглашается на предложенное им «Юки-химе». С другой стороны, и он не спешит открывать свои имя и титул призраку, навещающему его по ночам.

Не столько сам дом и его скромная, но изящная обстановка позволяют ей задуматься о высоком статусе своего визави, сколько сама его манера держаться, но всё же какое-то внутреннее чутьё подсказывает, что он находится тут не по своей воле и это место его тяготит. Он словно отгораживается от внешнего мира с помощью привычных вещей, и убивает время, коротая ночи с ёкаем . Кто он здесь: вынужденный почётный гость или пленник? Может быть, он в немилости или в ссылке со всей семьёй? Она не может об этом спросить, и ей остаётся лишь строить предположения.

Одна из жаровен с треском выстреливает сноп искр, и она неосторожно смахивает несколько камней на пол.

Они восстанавливают разрушенную часть узора по памяти, но когда белый камень рискует оказаться на третьей линии вместо второй, она, не задумываясь, придерживает его за рукав кимоно.

Плотный шелк ощущается настолько реальным, что она растерянно замирает, сминая ткань, а затем его сухая мозолистая ладонь стискивает её запястье. У него слишком сильная хватка для старика, и слишком горячие пальцы.

Она поднимает голову и видит в его глазах отнюдь не старческий интерес. Она не знает, что делать, и можно ли свести эту партию хотя бы к ничьей. Время до рассвета растягивается как смола и слегка горчит на языке сосновыми иглами. Когда она видит знакомую трещину на потолке, то пристыженно накрывается с головой одеялом и облегченно вздыхает.

В следующую их встречу его черты кажутся ей более резкими, а взгляд лихорадочным и больным. Они снова играют, однако в этот раз в игру вплетается новый подтекст, мешающий им обоим сосредоточиться. Она чувствует жесткость циновки, на которой сидит, и, проводя по ней пальцами, насаждается новыми ощущениями. Она чувствует жар углей, и только в последний момент отдергивает от них руку.

Он улыбается, лукаво прищуривая глаза, и, придержав рукав, указывает ей на пузатый сосуд, примостившийся на лаковом подносе вместе с двумя пиалами. Она, замирая от собственной смелости, благодарно склоняет голову, и ей почему-то кажется, что её неуклюжие попытки проявить вежливость его забавляют.

Она не знает, нравится ли ей то, что она сейчас пьёт - вкуса она практически не ощущают, лишь снова оттенки горечи на языке - однако в комнате становится немного теплей, а её голова - значительно легче. Этой ночью они почти не играют - теперь уже она наливает ему саке и слушает раскатистые звуки практически непонятной ей речи. Она может лишь примерно, по общим фразам, догадываться, о чем он с ней говорит, но ему это, кажется, совершенно не важно. В его низком голосе можно услышать отголоски былых побед и скребущую изнутри досаду, гордость за своих сыновей и горьковатую скорбь. Когда она слышит тихую обреченность, то вновь позволяет запястью оказаться в его слишком горячей руке, и придвинуться ближе.

Она просыпается с больной головой, и остаток дня проходит под гнётом мигрени. Она словно плывёт в густом киселе, толщу которого иногда пронзают болезненные яркие вспышки. К вечеру она понимает, что начинает заболевать, однако какая-то дрянь со вкусом лимона и яблока гарантирует её иммунитету безоговорочную победу.

Следов не отыщешь.

Искрит на заре белый снег.

Вернётся ль с луной

В заброшенный сад

Возлюбленная?

Она вновь оказывается в саду, стоя по колено в сугробе. Раньше ей это никогда не мешало, а теперь она с трудом пробирается по снегу в носках, однако следов за собой по-прежнему не оставляет.

Этой ночью дом почему-то не спит - горят фонари, и она с каким-то нехорошим предчувствием спешит к его комнате, стараясь слиться с тенями. Сегодня её не ждут, и всё, что ей остаётся - подглядывать в щель приоткрытой сёдзи.

Старик лежит, укрытый тёплым кимоно, и вокруг него собрались домочадцы. На лицах озабоченное и тревожное выражение. Мужчина, которого ей уже доводилось видеть, кажется, сын, помогает отцу напиться, а затем внимательно слушает. Внуки сидят растерянные и тихие. Какая-то женщина с подвязанными рукавами тайком утирает слёзы.

Она чувствует себя лишней, возвращается в сад и бродит среди заиндевелого сухостоя. В какой-то момент огни на веранде гаснут, и она снова спешит к нему. В комнате никого не осталось, и она позволяет себе войти.

Старик беспокойно спит, и его волосы разметались по узкой подушке - она замечает, что в них добавилось серебра. Она опускается рядом с ним и проводит по его лбу ладонью. Он словно раскалён изнутри, однако её зимнее прикосновение приносит с собой прохладу, и он успокаивается.

Разочарование последних часов сменяется поначалу растерянностью, а затем перерастает в сильное беспокойство. Там, в реальности за пределами сна, существуют таблетки практически от всего, но она с трудом представляет, чем люди спасаются здесь. Травами? Акупункунктурой?

Она уже не впервые задумывается над этим абстрактным «здесь», и закономерно вытекающим из него неопределённым «когда». Её знаний вполне хватает, чтобы осознавать, насколько неспешно менялся уклад в японской глубинке, и она может сделать лишь самые общие выводы. Но будь это героическое средневековье или бурный девятнадцатый век - для того, кто горит в лихорадке, это практически ничего не меняет - на много миль окрест нет больших городов, и вряд ли хоть кто-нибудь здесь слышал о медицинской страховке.

Через какое-то время жар, наконец, спадает, и старик открывает глаза. Она помогает ему сесть и подносит воды. Даже это усилие даётся ему с трудом, но он всё равно отказывается снова лечь, и всё, что ей остаётся - накинуть на его плечи тёплое кимоно, которым он укрывался. Ей кажется, он держится исключительно на упрямстве - но за ним красноречиво читаются отчаяние, крепко смешанное с обидой, как будто он окончательно проиграл нечестному на руку типу всю свою жизнь, но даже сейчас не желает признавать поражения.

Она ощущает беспомощность и полную бесполезность - наверно, ей стоит позвать кого-нибудь из его родных, или хотя бы попытаться привлечь их внимание. Он привычным движением перехватывает её запястье, легко прочитав намерение по глазам, и ей снова становится стыдно.

Он вымученно улыбается и указывает на гобан - она придвигает его, а затем приносит чаши с камнями. В этот раз они играют медленно и тягуче: она сосредоточенно просчитывает ходы, пытаясь нарастить влияние по краям и в то же время удержать центр, а он, задумчиво поглаживая подбородок, погружается глубоко в себя. Партия даётся ему нелегко, и под конец он несколько раз ошибается, что для неё оборачивается практически триумфом - с форой в четыре камня она умудряется переиграть его на два, вот только этот триумф кажется ей солоновато-горьким, словно морская вода. Они собирают камни, касаясь друг друга пальцами, а затем она помогает ему снова лечь и остаётся рядом. Когда приходит рассвет, он спит спокойно и крепко, лихорадка больше не возвращается, но ей всё равно тревожно.

Время до вечера растягивается на целую вечность, и неизвестность точит её изнутри. Готовясь ко сну, она набивает карманы халата антибиотиками и той лимонно-яблочной дрянью с гарантией, однако всё, что приносит ей ночь - впившийся в бок блистер с таблетками. Она крутится под одеялом и никак не может уснуть.

Весь день она практически засыпает и не способна, кажется, ни на что. Дремлет по пути на работу и еще час в обеденный перерыв. К вечеру нездоровое возбуждение вновь оборачивается бессонницей, и она понимает, что угодила в замкнутый круг. Днем на работе она глотает кружка за кружкой кофе, но это лишь помогает не заснуть на ходу. За окном мелькают видения занесённого снегом сада, разлетаясь вдребезги под колёсами пролетающих по дороге фур.

Этот бессонный ад длится почти две недели, и когда она проваливается по пояс в сугроб, то не может до конца осознать, что именно в привычном безмолвном саду не так. Может быть, снега выпало больше, чем ей доводилось помнить, или сегодня на небе не видно луны?

Однако сад хранит привычную безмятежность, застывшую под морозным пологом тишины. Тишина - вот оно! Тишина сегодня другая - будто бы из неё выпал важный ключевой элемент. Кажется, её сердце пропускает пару ударов, и она рвётся вперёд, разметая снег - он набивается ей в носки и противно холодит ноги.

В его комнате сегодня непривычно темно и тихо. Всё практически так же, как и всегда, разве что исчезли жаровни, а на подставке больше не лежит меч, однако в стылых вечерних сумерках сама комната почему-то кажется ей покинутой и нежилой.

Она ощущает в воздухе аромат недавно курившихся благовоний, и осознание накрывает её холодной и липкой волной. Она задыхается и оседает на пол, не чувствуя ни отмороженных пальцев, ни мокрых от растаявшего снега носков. Тишина в ушах начинает звенеть набатом, и она, обнимая колени, трясёт головой, отказываясь верить в несправедливость сна - в этом нет никакого смысла, быть здесь одной.

Когда паника отступает, она с тоской оглядывается на гобан, и только сейчас замечает послание - вместо четырёх черных камней, иллюзии равных возможностей на победу, которую он вряд ли кому-нибудь отдавал легко, её ожидает плата за каждую из ночей. Шесть медных потёртых монет . - так мало для обычного человека и слишком много для призрака. Она сжимает их в кулаке, и они проваливаются сквозь её бесплотную руку.

Она открывает глаза в серых рассветных сумерках и поражается тишине. За окном мягкими хлопьями валит снег, погребая под собой грязь и заметая дороги. Он погружает мир в сонное оцепенение, и она отчаянно не желает оставлять на нём следов до весны.

Этой зимой

В доме моём одиноко.

Где ты мой друг?

Встретимся ли с тобой,

Когда вскроются реки?

1) Кацусика Хокусай (1760 - 1849) - широко известный японский художник укиё-э, иллюстратор, гравёр периода Эдо.

Всем доброго времени суток, дорогие читатели!

Сегодня я решил рассказать, как изменились Юки-Онны от древних легенд и мифов до современных аниме.

Для начала я подробно расскажу, кто такие Юки-Онны и как их описывали в легендах и мифах.

Потом я расскажу о Юки-Оннах в аниме.

И под конец мы узнаем, как сильно изменились Юки-Онны от легенд до аниме.

Кто такие Юки-Онны? И как их описывают в легендах и мифах.

Юки-Онна - дух, снежная дева, персонаж японского фольклора или ёкай. Описывают её как прекрасную деву с длинными чёрными волосами и в белоснежных одеяниях. Разных слухов и легенд о ней так много, что точного описания не подобрать. Кое-где говорят, что она, как призрак, парит и у неё нет ног. Где-то написано, что у неё ноги в крови. А кто-то может сказать, что у неё вообще одна нога.

В основном её изображают как "злого духа" девушки умершей в горах зимой или как "дух метели". Появляется чаще всего ночью во время снегопада или снежной бури. Она всячески хочет убить любого мужчину, которого встретит, не зря в Японии "жениться на Юки-Онне" и "умереть насильственной смертью" – это синонимы. Она может просто сбить его с пути и смотреть, как он замерзает до смерти. Она может соблазнить мужчину и заморозить его через поцелуй или интим. Она может просто ворваться в избу в горах, где живёт мужчина и убить его. Также в легендах пишут что она "выпивает душу или кровь" своей жертвы, ещё пишут, что она похищает младенцев и также "выпивает их душу". Ходят легенды о том, что Юки-Онна может сама вызвать метель или бурю.

Но бывает и так, что её показывают с хорошей стороны, например, Юки-Онна может выйти замуж за обычного человека и жить с ним счастливо долгую жизнь. Также пишут, что она может помочь случайным путникам, например, предупредить о чём-либо или вывести из снежной бури.

*#*#*#*#*#*#*#*#*#*#*#*#*#*#*

Как показывают Юки-Онну в аниме.

Внук Нурарихёна

В этом аниме Юки-Онна – это Цурара Ойкава. Девочка-подросток, которая любит главного героя и всегда пытается находиться рядом с ним. Обладает веселым и добрым нравом, что помогает ей легко находить общий язык с окружающими. Вкусно готовит, хоть блюда и получаются холодными.

Дэми-тян хочет сказать.

Юки Кусакабэ - очень скромная Юки-Онна, держится подальше от людей, потому что боится им навредить. Замкнутая в себе, но очень добрая и милая героиня. Также она влюблена в главного героя.

Розарио+Вампир

Мидзорэ Сираюки - тихая и спокойная Юки-Онна, но в гневе всех превратит в лёд. Плохо разбирается в парнях и тоже любит главного героя.

Я и мой слуга из секретной службы

Нобара Юкинокоджи - Юки-Онна, которая является личным телохранителем одного из персонажей. В форме человека носит очки. Помешана на милых девочках и моде.

На самом деле их куда больше, но я лично видел только этих четырёх девиц.

·:snowflake: ·:snowflake: ·:snowflake: ·:snowflake: ·:snowflake: ·:snowflake: ·:snowflake: ·:snowflake: ·:snowflake: ·

Как сильно изменились Юки-Онны?

Мы видим, что теперь Юки-Онну в аниме не ставят в роли "плохого" персонажа. Их наоборот выставляют в куда лучшем свете! Теперь они не злые демоны "пьющие чужие души", а обычные люди, как и все, у которых, правда, осталась сила, но она либо незначительна, либо направлена на добро и помощь. Они перестали быть жестокими садистами и получать наслаждение от убийства.

Юки-Онны стали, почти как все мы, только имея силу "холода". И мне нравится, что авторы взяли только самое хорошее из легенд и добавили в них обычных людей.

Итак начнем рассказывать про разнообразных диковинных существ японского фольклора. И первый на очереди это Юки Онна или снежная женщина. Она популярный персонаж японского фольклора и кстати, в она имеет разнообразных близнецов в других культурах. Итак, преступим к нашему персонажу.

Персонаж

Юки-онна (雪女 - «снежная женщина») — это традиционный персонаж японского народного фольклора. В разных источниках ее описывают по разному, и поэтому у меня сложилось впечатление что юки-онна это не один персонаж, а общий термин для ряда персонажей. Например, некоторые описывают ее как девушку, со струящимися черными волосами, которые струятся по ее спине. Это якобы придает ей некий налет загадочности и особый шарм. Некоторые индивиды описывают как женщину, чьи ступни сочатся кровью. Бывают даже юки-онны, которые всем своим видом смахивают на привидений. Более того у таких приведений обычно отсутствует нога.

У нее призрачно белая кожа (даже прозрачная) и черные волосы. Пугающие глаза ее стращают обычный люд. И она как будто подчеркивает свой внешний вид тем, что она одевает белое, да не просто белое, а снежно - белое кимоно.

Подчеркивается также интересная особенностью ее взгляда Если обычный человек заглянет в ее пугающий взор, то от страха он может остолбенеть от паники. Существо же в этот момент может заморозить человек до смерти своим ледяным дыханием.

Этот монстр имеет обыкновение появляться только во время страшных снежных бурь. И вероятность встречи таких вот существ катастрофически возрастает ночью. Бури и ночь - идеальное сочетание для нашего персонажа. Она обычно стоит с младенцем на обочине дороги и просит прохожих помочь ей в житейских делах. Если же прохожий путник глупо соглашается на ее просьбу, то она в благодарность предоставляет ему целый набор услуг. Она может: заморозить его тело, высосать его душу и наконец просто выпить его кровь.

Двигается она неторопливо и изящно, появляется чаще в сумерках или ночью во время снегопада или снежной бури, особенно в первые дни Нового года. При том она может объявиться в любом месте, где идёт снег, её видели даже в крупных городах . «Умереть насильственной смертью» и «жениться на юки-онна» во многих областях — синонимы.

В японском фольклоре есть истории о том, как Юки-онна является обычному человеку, и после этого в его дом приходит очень красивая девушка, которая затем становится его женой. Она заботится о муже, воспитывает вместе с ним детей. Случайно или намеренно муж узнает, что его супруга на самом деле Юки-онна, после этого она вынуждена навсегда покинуть его.

Иногда наш персонаж шастает по горным хижинам в поисках мужчин, неспособных оказать должное сопротивление. У неё настолько мощное дыхание(замораживающее), что она может распахнуть им дверь в хижине. Она очаровывает мужчину и приглашает его выйти из дома, где и забирает себе его душу.

Если найдётся смельчак, который будет угрожать Юки-Онна или захочет помериться с ней силами, она исчезнет, превратившись в клочок тумана или мелкий снег.

О происхождении Юки-Онна рассказывают разные истории. В одних она - призрак женщины, которая умерла во время снежной бури. В других она принцесса с Луны которая спустилась на Землю во время снегопада, чтобы оглядеться вокруг, а потом не смогла вернуться на небо.